Развитие действия в чеховских пьесах отличается естественностью, максимальной приближенностью к той сложной, противоречивой действительности, которую драматург отражает свободно и непринужденно. Преодолевая стандартные сюжетные шаблоны, обязательность, например, эффектных концовок, резких контрастов, он строит свои пьесы в соответствии с новаторскими художественными принципами. Отсутствие внешнего напряженного конфликта, открытой борьбы дает возможность Чехову усилить психологическую характеристику персонажей. Сам конфликт приобретает характер напряженно психологический и, как следствие, нередко трагический. К героям своим Чехов относится с позиций высокой требовательности. Он поднимает проблему личной ответственности каждого человека и за свою жизнь, и за взаимную отчужденность, и за старого Фирса, брошенного всеми, и за гибель вишневого сада, за судьбу культуры.

Действующие лица пьесы не слышат, не ощущают, не осознают грозной опасности бездуховности, которая надвигается, уже явственно окружает их со всех сторон. Вот Гаев с половым в трактире о декадентах беседует, Лопахин, неизвестно над кем издеваясь (скорее всего, что над собою же), коверкает имя шекспировской героини («Офелия!»), Епиходов, прямо пародируя Гамлета, размышляет: «Жить мне али застрелиться…» А тут еще Дашенька, дочь Симеонова-Пищика, утверждает, что «величайший… знаменитейший» философ Ницше говорит, будто фальшивые бумажки делать можно. И пропойца-прохожий цитирует стихи, и не простые стихи, а с тенденцией - из Надсона, Некрасова… Грозная опасность нависла не только над вишневым садом - над человеческой культурой. И это волнует А. П. Чехова.

Лучшие герои Чехова-люди душевно тонкие и деликатные, они живут глубокой и сложной внутренней жизнью, они - носители подлинных традиций высокой культуры. Так ли обстоит дело в последней чеховской пьесе? Чтобы иметь более полное представление о «Вишневом саде», следует остановиться на образах слуг. Ведь в них можно увидеть самих хозяев.

О Дуняше много говорить не приходится: что скрыто в Раневской, то видно в карикатурной форме в ней. Ее попытки казаться вполне культурной и образованной смешны и неуклюжи. Правда, к Дуняше Чехов все же, снисходителен. Как ни смешны ее душевные порывы, но они все же есть, душа у нее еще жива, не отмерла вовсе, как это произошло с Яшей.

Меру авторского сарказма при изображении этого лакея, пропитанного духом французских низкопробных кафешантанов, можно ощутить, если вспомнить, что в пьесе Яша выступает в роли защитника нравственности. Несчастной Дуняше приходится выслушивать от него моральные прописи: «Я больше всего не люблю, ежели девушка дурного поведения», «…ежели девушка кого любит, то она, значит, безнравственная». А расставаясь с плачущей Дуняшей, он не может удержаться от последней нотации: «Что же плакать? Ведите себя прилично, тогда и не будете плакать». Мы уже отмечали, что Чехов не навязывает читателям авторской оценки персонажей, давая тем самым возможность для различных, иногда чуть ли не взаимоисключающих толкований. Но что касается Наташи в «Трех сестрах» или Яши в последней пьесе, то авторская позиция представляется совершенно ясной и определенной. Так, Чехов, стремясь подчеркнуть лакейскую сущность Яши, часто упоминает о том, что от него дурно пахнет - не только в переносном, но и в прямом смысле.

И дело здесь не только в барской брезгливости Гаева, который то и дело говорит: «А здесь пачулями пахнет» (пачули - сильно пахнущие дешевые духи); «Отойди, любезный, от тебя курицей пахнет»; «От кого это селедкой пахнет?» Не один Гаев ощущает этот неприятный запах, исходящий от Яши. Вот Яша на лоне природы. Он закуривает зловонную сигару и до такой степени отравляет чистый воздух, что стало невозможно дышать- настолько, что Дуняша тихо кашляет и уходит со словами: «У меня от сигары голова разболелась». А Любовь Андреевна прямо спрашивает: «Кто это здесь курит отвратительные сигары?»

Яша - духовный наследник лакея Смердякова из «Братьев Карамазовых» Достоевского, и совершенно справедливо утверждение, что в творчестве Чехова не многие образы обрисованы с таким откровенным презрением и гадливостью, как Яша.

Несколько слов о Епиходове. К. С. Станиславский вспоминал, что в период работы над «Вишневым садом» Чехов встречался с неким Егором, который, кажется, стал одним из прототипов Епиходова. «Чехов часто беседовал с ним, убеждал его, что надо учиться, надо быть грамотным и образованным человеком. Чтобы стать таковым, прототип Епиходова прежде всего купил себе красный галстук и захотел учиться по-французски»1.

И в пьесе конторщик Епиходов настойчиво стремится псячески демонстрировать свою «образованность». «Как приятно играть на мандолине»,- говорит он. В ответ же на замечание, что у него в руках гитара, Епиходов убежденно заявляет: «Для безумца, который влюблен, это мап долина». Здесь все характерно: и усвоенный им неизвестно откуда высокий романтический образ влюбленного безумца, И экзотическая мандолина, самое название которой звучит для Епиходова более изысканно, нежели гитара.

Интересна трактовка этой роли И. М. Москвиным, игра которого очень понравилась Чехову. По замыслу артиста, конторщик Епиходов искренне мучается своими неудачами. Он субъективно страдает гамлетовской неудовлетворенностью, объективно - он только попадает в смешные положения… И все же Москвин сочувствовал Епиходову. Он смеется, но не издевается над ним» .

Можно, конечно, рассматривать систему образов в пьесе Чехова «Вишневый сад» как выражение определенных временных категорий: прошлое, настоящее, будущее. Можно добавить к этому градацию персонажей в социальном плане: дворяне, купец, представитель демократической интеллигенции. И это тоже в пьесе есть. Однако обычно не принимается в расчет еще один образ, имеющий определяющее идейно-композиционное значение: вишневый сад.

Гоголь скорбел, что в его «Ревизоре» никто не заметил честного лица: «Это честное, благородное лицо был - смех». Если бы у Чехова спросили, кто же, собственно, является положительным героем его пьесы, он мог бы, кажется, ответить: вишневый сад.

Чаще всего у Чехова названия пьес строились на именах и фамилиях главных действующих лиц или на символах, имеющих к ним самое прямое отношение: «Иванов», «Леший», «Чайка», «Дядя Ваня», «Три сестры»… И вдруг - «Вишневый сад». Можно сказать, что это символ.

Если говорить о символике, то она в данном случае достаточно сложна и многозначна, так как вишневый сад - это красота, это счастье, это, наконец, родина, это те культурные ценности, которые нужно сохранить и приумножить. Вечный спор: красота и польза. Вишневый сад уже стар. Может быть, это обстоятельство оправдывает его неизбежную гибель? Старый, никому не нужный - как Фирс. Так максимально сближаются судьбы сада и человека. Но рядом с эстетикой всегда этика. Безнравственность - безобразна. Прекрасное учит нас справедливости.

Вишневый сад у Чехова - живое существо, его гибель - смерть человека. Отношение к нему персонажей пьесы бесчеловечно так же, как и их отношение к Фирсу. Герои забывают о своей ответственности за все, что творится вокруг, об ответственности за судьбу красоты. Лопахин тревожится: «Напоминаю вам, господа: двадцать второго августа будет продаваться вишневый сад. Думайте об этом!.. Думайте…»

Они думают - но прежде всего о самом факте аукциона, а не о судьбе вишневого сада.

Разнообразное социальное положение действующих лиц, которое мы отмечали выше, как раз необходимо Чехову для того, чтобы показать: виноваты все. Все виноваты перед вишневым садом, который они не сумели сохранить, передать будущему - тому самому, о котором так хлопочет Петя, тем внукам и правнукам, о которых мечтает Лопахин.

Знаменательные изменения появляются и в финале «Вишневого сада». Вспомним концовку III действия. Там Аня нежно утешает горько плачущую мать. Сцена до некоторой степени напоминает финалы предыдущих пьес Чехова («Дядя Ваня», «Три сестры»): «Тихо играет музыка… Аня подходит к матери и становится перед ней на колени». Но в последней пьесе у Чехова появляется нечто принципиально новое. «Вишневый сад» заканчивается не этой умиротворенной сценой. Есть еще IV действие, финал которого поражает суровостью и даже жестокостью.