В «Пре­ступлении и наказании» речь идет не только о соотношении «ариф­метика» или натура, но и о проблеме бунта и смирения. В принципе, казалось бы, ответ ясен: бунт Раскольникова осужден, зато возвеличивается христианское смирение Сонечки Мармеладовой. Одна­ко же и здесь не все просто. Однозначность в решении сложных вопросов мировоззренческого пла­на для Достоевского не характерна.

Мысль о смирении и страдании как пути к ис­куплению постоянно звучит со страниц романа. Не случайно Порфирий Петрович в последнем разговоре с Раскольниковым искренне призывает его постра­дать: «...в страдании есть идея». Но еще до этого разговора Раскольников во время первого свидания с Сонечкой вдруг «быстро нагнулся и, припав к полу, поцеловал ее ногу...

— Я не тебе поклонился, я всему страданию чело­веческому поклонился, — как-то дико произнес он...»

А Соня требует, чтобы Раскольников покаялся, вышел к людям, поцеловал землю, которую осквер­нил, поклонился всему свету на все четыре стороны, сказал всем, вслух: «Я убил!» «Страдание принять и искупить себя им — вот что надо».

В черновике к роману Достоевский сделал такую запись: «Человек не родится для счастья. Человек заслуживает свое счастье, и всегда страданием». (Не знаем, был ли знаком с этой записью В. Г. Коро­ленко, когда писал свой рассказ «Парадокс», но там выражена прямо противоположная мысль: «Человек создан для счастья, как птица для полета».)

Позиция Достоевского, во всяком случае так, как она выражена в «Преступлении и наказании», до­статочно сложна. Разумеется, он отрицает бунт, од­нако же роман его не сводится к проповеди сми­рения. С этой точки зрения важна сюжетная линия, связанная с Катериной Ивановной, особенно те эпи­зоды, когда она поднимается до прямого бунта, вы­ражая горькое сомнение в небесной справедливости. Отказываясь от предсмертной исповеди, Катерина Ивановна кричит: «На мне нет грехов!.. Бог и без того должен простить... Сам знает, как я страдала!.. А не простит, так и не надо!..» Это бунт, которому писатель ничего противопоставить не может.

Поэтому не ищите у Достоевского однозначных решений, не пытайтесь догадаться, кто из героев в наибольшей степени выражает авторскую идею. Авторский голос может быть уловлен в робких словах Сонечки Мармеладовой, увиден в хитросплетениях Порфирия Пет­ровича, услышан в пламенных речах Разумихина, в отчаянных криках Катерины Ивановны и даже в некоторых суждениях Свидригайлова.