Cочинение «О поэме Пушкина Руслан и Людмила»

соотносить с самой жизнью. По-сути, автор здесь явно утверждает себя в качестве критика панлогизма (эта его позиция в пушкиноведении более известна как борьба с западным романтизмом), требующего преодоления (не уничтожения!) взгляда на человека лишь как на субъекта. Итогом этой интенции будет всеобщность. Ведь только всеобщности благо открывается в полной своей красоте и жизненности.
Руслану требуется преобразование-очищение, в результате которого он увидит себя вписанным в действительную реальность и сможет оторваться от голых мыслительных схем, таких же фантазийных, как и тот сад Черномора, в котором он нашел свою Людмилу.
Сад он разгромил и схемы разрушил, и то, что эти действия не были случайными, он подтверждает при повторной сцене с «головой». В самом деле, говорящая голова принадлежит брату Черномора и поэтому имеет с ним скрытую общую пуповину, как уже говорилось – пуповину принадлежности к мифу и обману (один – не сила, а псевдосила вследствие своей глупости, другой – вследствие хитро надутого величия). Когда князь взбирался на вершину своей субъектности, победа над «головой» дала ему право полагать себя готовым к противоборству с Черномором. Теперь же, после обнаружения падения силы колдуна, т.е. после преодоления Русланом сплошной фантазийности (абстрактности), «голова» не только видит исполненность своей мечты (месть злодею), после которой должна умереть (о чем она сообщает Руслану в конце третьей песни), но и обнаруживает, что жизнь надуманной мифологемы кончилась, и ей тоже, не имеющей вследствие этого никаких оснований для своего существования, надо уходить из жизни. «Голова» – как олицетворение всякой надуманности – умирая, тем самым подтверждает правильность движения Руслана – в сторону от надуманности, от односторонней субъектности.
Но куда же именно следует двигаться? Ответ на этот вопрос дается в следующей сцене, когда наш герой очень хорошо, по-доброму встречается со своим другом Ратмиром. Тот оставил безумства телесных наслаждений и живет гармоничной семейной жизнью. Руслан явно принимает такую ситуацию, а значит – утверждает в себе аналогичный настрой – на семейную гармонию, т.е. на то, чтобы соответствовать своей Людмиле. По сути, у друга он перенял настрой по приятию жизни, как она есть: Руслан-субъект посмотрел в сторону жизни. После этого ему уже как воздух нужен рывок в действительность, т.е. возрождение в новом качестве. И он его получает в виде смерти от руки предателя Фарлафа с последующим оживлением «мертвою» и «живою» водою, которой окропил тело князя прозорливый Финн. При этом вот как описывается возвращение героя к жизни:

И бодрый, полный новых сил,
Трепеща жизнью молодою,
Встает Руслан, на ясный день
Очами жадными взирает,
Как безобразный сон, как тень,
Пред ним минувшее мелькает.
(Песнь шестая)

Все, он в реальности, и все, что было с ним ранее – «Как безобразный сон, как тень». Причем, это касается не только его тяжелого сна с предчувствием смерти, но в большей степени это относится вообще ко всей предыдущей жизни героя. Более того, не будет ошибкой, если под сном понимать все существование героя вне блага, без него. А теперь он другой. При этом, поскольку с ним остался побежденный Черномор и борода на шлеме, то все его подвиги остались при нем, и он по-прежнему являет собой заслуженно легендарного героя. Он преодолел свою субъектность, оставив при себе все ценное из «минувшего». И хотя Людмила за время его «смерти» украдена, но он вполне готов (приготовлен) доказать, что имеет абсолютно полное право на нее. После «реинкарнации» он не просто является абстрактной сущностью геройского мифа, лишь в теории имеющий отношение к общности (вроде того, что все абстрактное имеет общий характер). Он, несущий на себе символ победы над злом в виде бороды карлы (так что даже одно только его лицо должно смутить врагов), в реальности спасает Киев от нашествия печенегов. В результате происходит волшебство, и от простого прикасания кольца Финна княжна оживает, просыпается и наступает действительное счастье, счастье в благе. Разумеется, это волшебство подготовлено Русланом: он доказал свою полную (над- или сверх-субъектную) имманентность благу, и он его получил. Причем, поскольку в конце поэмы мы видим всеобщее веселье, то это благо в виде счастья оказалось доступным для всех.
Ну вот, мы, наконец, произвели приблизительный пошаговый анализ поэмы и показали, что поэт ближайшим образом стремился показать силу всеобщности. Сила эта – в ее имманентности благу. Однако чтобы понять общий замысел поэта, необходимо взглянуть на весь пройденный путь и оценить его целиком. Что мы имеем? Мы имеем те «Преданья старины глубокой», в которых повествуется о событиях на Руси (согласно прологу). Указание страны пребывания сказочных действий здесь не случайно. Казалось бы, то, что все происходит не где-то, а на Руси, очевидно и следует и из имен героев, и из указания Киева как центра всех событий, и из того, что основа сюжета поэмы взята во многом из древних народных сказаний. Но нет, Пушкину этого мало, и он после описания тех ужасов и того хаоса (беспорядка), которые «там» водятся:

Там в облаках перед народом
Через леса, через моря
Колдун несет богатыря;
В темнице там царевна тужит,
А бурый волк ей верно служит;
Там ступа с Бабаю Ягой
Идет, бредет сама собой;
Там царь Кащей над златом чахнет

объявляет нам: «Там русский дух…там Русью пахнет!». Это сразу настраивает на критическую волну по отношению к тому, что будет происходить в поэме. А поскольку поэт пересказал нам ее со слов «кота ученого», прикованного золотой цепью к дубу, то все произведение следует рассматривать не как любовную историю «Для вас, души моей царицы», что вроде бы следует из Посвящения, а как надрыв души молодого поэта, уже успевшего вкусить горечь царской цензуры.
Как мы выяснили, речь в поэме идет о процессе достижения утерянного блага. Этот процесс многотруден, осуществляется через взращивание героем в самом себе положительных качеств (каждая победа – это то или иное приобретение внутренних качеств князя) с доведением себя до такого состояния, когда благостность его сущности и утерянное благо перестают различаться по существу. И только тогда благо дается в естественном режиме. Из пролога следует, что весь это процесс должен быть направлен на преодоление того разложения тела общества, который царил в России во время жизни Пушкина.
В чем же заключается благо? Во-первых, оно абстрактно и поэтому имеет обобщенный характер. Во-вторых, оно по своему определению касается всех, а не одного только князя. Получается, что в лице Людмилы наш деятельный герой получил не только желанное счастье, но это счастье как некую обобщенную и общую истину должно принять все сообщество, и основанием такого положения дел является заслуженный характер приобретения. Князь поработал не только для себя, но и для всего социума, и после битвы с печенегами в этом нельзя сомневаться. И поскольку в конце произведения прежде величественный князь Владимир-Солнце объявляется всего лишь «старцем», пирующим «в гриднице высокой», а все решения (прощения) принимает счастливый Руслан, то можно думать, что конечным справедливым, принимаемым всеми людьми результатом является вступление им в правление государством. Теперь он – правящий князь, и уже не по рождению, а по результатам совершения общезначимых полезных дел. Иными словами, конечной интенцией поэмы было утверждение необходимости в России республиканского строя, когда правитель заслуживает свое предназначение, а не восседает на троне по простой прихоти случая. Однако Пушкин не просто копирует идеи, идущие с Запада. Действительно, мы показали, что операционной средой всего смыслового каркаса повествования явилась тема достижения субъектности князя Руслана с последующим его преодолением. Поэтому можно утверждать, что получив идею республиканства с запада с его проповедью субъектности человеческого существа, Пушкин, вместе с умеющим мыслить Русланом, принимает ее лишь как временный продукт, и только лишь для того, чтобы иметь возможность изменить ее и утвердить новую, свою собственную мифологему, иначе говоря – способ видения этого мира.
Отметим, что идею республиканского строя, вживленную в конкретную государственную реальность, поэт продвигает в другой сказке – «Сказке о царе Салтане…». Между двумя этими работами лежит вся основная творческая жизнь Пушкина и то, что в конце своего пути он не отверг, а подтвердил свою раннюю мысль, только подчеркивает ее важность для тогдашней России. Да и не только для тогдашней, и не только для России…

Приложение. Чтобы не загружать наше исследование, в основном тексте мы не касались темы политических прототипов тех или иных персонажей. Однако по поводу фигуры Черномора и его брата-великана все же хочется высказать пару предположений.
Весьма вероятно, что по поводу колдуна Пушкин имел в виду не конкретное лицо (тем более, что Черномор обрисован весьма комично и гротескно, а боязнь цензуры не позволяло так-вот, «в лоб», смеяться над сильными мира сего), а собирательно – крымских ханов. Те тоже брили голову, территориально имели малые владения (отсюда образ карлика) и очень сильно досаждали России своими набегами на южные районы и пленением тамошних жителей в большом количестве (с последующей переброской их своему сюзерену Турции). Кроме того, крымское ханство вошло в подчинение России за несколько десятилетий до рождения Пушкина, поэтому сказ о Черноморе вполне подходит под обозначение «преданья старины глубокой» – с одной стороны, а с другой – проигравший враг через некоторое время выглядит слабее, чем он был на самом деле, и по его поводу вполне естественно некоторое высокомерное состояние победителя с вырисовыванием его этаким карликом с дутой силой. Наконец, можно обратить внимание на схожесть описания сада Черномора с его разнообразной природой, скалами, водопадами и проч. – с природой Крыма.
Что же касается говорящей головы, то для интерпретации этого персонажа необходимо учесть следующее. Во-первых, следует иметь в виду ее родство с Черномором. Во-вторых, она глупа, и при этом когда-то принадлежала телу великана-воина. В третьих, она, после совершения мщения над Черномором, умирает. Учет этих фактов позволяет прийти к выводу, что «голова» представляет собой образ предводителей народных бунтов, подготовленных заграницей (от конкретных наименований я воздержусь). Действительно, еще до образования Крымского ханства полуостров Крым и прилегающие к нему территории (в частности, Тьмутаракань – нынешние Сочи) контролировались русскими и населялись или родственными, или, во всяком случае, между собой мирно живущими народами. Однако впоследствии там возникло Крымское ханство «Семейства нашего позор», враждебное России и занимающееся созданием смуты в ее южных землях среди казачества (которое представляло собой народ-войско, защищающий отечество). Ненавидя казаков, и видя в них своих врагов (по утверждению «головы»: «Мой дивный рост от юных дней / Не мог он без досады видеть / И стал за то в душе своей / Меня, жестокий, ненавидеть»), крымские ханы пытались идеологически воздействовать на них, играть на жизненных сложностях и проч. Какая-то часть казаков поддавалась на эти провокации, создавая против себя улику участия в предательстве против своей страны, и закономерно обращала против себя российские регулярные войска. В результате всех бунтов сила народа уменьшалась, а враги, инспирировавшие их (вроде того же Черномора), выигрывали. При этом очевидно, что заграничные «колдуны» народной смуты и непосредственные предводители бунтов имели одну и ту же улику против себя, и в равной степени боялись своего раскрытия: предводители боялись физической расправы, а заграничные махинаторы опасались раскрытия своих геополитических стратегий. Россия, систематически подавлявшая народные восстания и раскрывавшая заговоры, то и дело уничтожала заговорщиков, но головной центр, видимо, оставался нетронутым. Этот центр, управлявшийся из заграницы и не имевший собственных представлений о своих действиях, живший исключительно чужим умом, хранил улику собственной измены как зеницу ока. Однако после покорения Крымского ханства смуты на юге страны уменьшились (полностью не исчезли из-за тайных действий Турции и ее союзника Англии). Видимо, Пушкин, говоря об умирании «головы» имеет в виду, что идея бунтарства («голова») уходит сразу же после падения своего идеологического (и, очевидно, финансового) источника.