Образ Платона Каратаева вызывал и вызывает противоречивые суждения. Распространено мнение, что в этом образе писатель воплощает реальную, но слабую сторону нравственного и психологического облика русского патриархального крестьянина (свойственные ему смирение, покорность, идеи непротивления злу насилием, имевшие свои социально-исторические корни в русской действительности). Высказывается и другая точка зрения, в соответствии с которой Каратаев является воплощением лучших народных черт — добра, трудолюбия, человечности.

Как бы то ни было, несомненно, что самому Толстому Платон Каратаев был очень близок. Каратаев, сказано в романе, «остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого». Для Толстого круглое представляло идеал совершенства, внутренней гармонии; но в нем же заключено представление о замкнутости и ограниченности. Пьер все же строил свою жизнь более широко и более осознанно, чем это могло быть у Каратаева. Безухов выбирает путь социальной активности, а не каратаевского непротивления. В данном случае не только толстовские герои, но и сам автор сталкивались с труднейшей проблемой. С одной стороны, «мысль народная» в истолковании Толстого требовала отказа не только от индивидуалистического, но и вообще индивидуального начала: провозглашался принцип «роевой» жизни, при котором люди, как пчелы, должны были сообща делать одно дело, никак не выделяясь из общей массы. Пьер, невольно принимая этот принцип, пытается быть таким же, «как все»; и князь Андрей старается приобщиться к естественной, народной стихии (найти в себе то, что есть «в каждом солдате»). Существенно, что для них это движение не вниз (к «толпе»), а вверх, к постижению высокой народной правды, к народу, нравственные нормы которого становятся для них образцом. Но отказаться от интеллектуальной жизни, от продолжения поисков истины они не в состоянии, потому что иначе они потеряли бы свою человеческую индивидуальность.

В работах ряда литературоведов уже было замечено, что истина для автора «Войны и мира» заключается не в проповеди опрощения, отказа от завоеваний культуры, а в «сопряжении* общечеловеческих ценностей, воплощенных в образах главных героев романа, с ведущими принципами русской народной жизни. Сложность и глубина духовной жизни в «Войне и мире» по самой своей сути нераздельны с безыскусственной простотой. Пройдет немногим более 0 лет, и Толстой заявит о своем окончательном переходе на позиции патриархального крестьянства, но в романе «Война и мир» столь решительных выводов еще не сделано.

В Эпилоге романа (относящегося к 1820 г.) воссоздается атмосфера напряженных идейных споров, характерных для преддекабристской эпохи. Толстой в соответствии с тенденциями своего собственного духовного развития не делает Пьера сторонником активных политических действий. Он опасается экстремального развития событий как со стороны крестьян, так и со стороны правительства. Безухов говорит Николаю Ростову: «Мы только для того, чтобы завтра Пугачев не пришел зарезать моих и твоих детей и чтобы Аракчеев не послал меня в военное поселение…»

Пьера восторженно слушает сын Андрея Болконского — 5-летний Николенька. Мечта о славе, об известности, владевшая некогда его отцом, проявляется в нем с недетской силой. Мысль о героях Плутарха его воодушевляет: «Я сделаю лучше. Все узнают, все полюбят меня, все восхитятся мною». В исследовательской литературе часто говорят о тяжелых жизненных испытаниях, которые ожидают Пьера Безухова. Большой путь исканий, «проб и ошибок» открывается и перед Николенькой Болконским. Эпилог романа-эпопеи не столько подводит итог повествованию, сколько открывает новые перспективы, что совершенно естественно для жанра, в котором написана «Война и мир».Как справедливо заметил А. В. Чичерин, «Четвертый том «Войны и мира» обрывается на завязке нового ряда крупных событий, на том, что назревают новые конфликты, что молодое поколение начинает самостоятельно мыслить».