Когда сегодня читаешь роман И.С. Тургенева «Отцы и дети», видишь, что вроде бы все в нем привычно, традиционно. Однако в момент появления «Отцов и детей» единства оценок произведения не наблюдалось. Роман оказался не «семейный», не «проблемный», не «любовный», а самый что ни на есть скандальный. Кажется, это был первый русский «политический» роман. Узел конфликтов, контрастный портрет эпохи, ярость человеческих отношений заставляли одних причислять создателя книги к авторам-провидцам, ставить в ряд великих национальных писателей, других - зло и беззастенчиво бранить последними словами.
Это было время, когда политическая, резко критическая литература поглотила все внимание публики. Так считал Лев Толстой, и в своей оценке ситуации он был не одинок. Тургенев, как видим, сделал осознанный шаг в сторону этой самой политической литературы.

Из чего исходил писатель, считавшийся в ту пору самым модным автором прежде всего среди молодежи? Можно сказать так: из желания постичь суть великой трагедии русского дворянства в XIX веке, желания понять людей и идеи, торжествовавшие в России того периода. Именно поэтому писателя интересуют больше всего отношения дворян - помещиков Николая и Павла Кирсановых и приехавшего к ним на каникулы сына бедного лекаря, будущего врача Евгения Базарова. Поэтому говорить о братьях Кирсановых, не касаясь Базарова, невозможно.

Я читаю начало начало романа, где речь идет о Николае Петровиче Кирсанове и его родителях: «Отец его, боевой генерал 1812 года, полуграмотный, грубый, но не злой русский человек, всю жизнь свою тянул лямку, командовал сперва бригадой, потом дивизией и постоянно жил в провинции, где в силу своего чина играл довольно значительную роль... Родительница его, из фамилии Колязиных, в девицах Agathe, а в генеральшах Агафоклея Кузьминишна Кирсанова, принадлежала к числу "матушек-командирш", носила пышные чепцы и шумные шелковые платья, в церкви подходила первая ко кресту, говорила громко и много, допускала детей утром к ручке, на ночь их благословляла, - словом, жила в свое удовольствие».

Читаю, и в памяти встают пушкинские типы: капитан Миронов и его капитанша Василиса Егоровна. Между прочим, Пугачев был казнен в 1774 году, а генерал-майор Кирсанов уволен в отставку в 1835 году. С исторической точки зрения Кирсанов немногим старше своего литературного предшественника. Так что Николай Петрович мог быть всего-то внуком капитана Миронова.

Пушкинский капитан, помнится, завещал дочери одну добродетель: жить, как жили они с Василисой Егоровной, - и потому, что дочь, и потому, что ничего другого передать ей он не мог. Случись быть сыну, легко предположить, завет выглядел бы несколько иначе, например: «Служи верно, кому присягнешь; слушайся начальников; за их лаской не гоняйся; на службу не напрашивайся; от службы не отговаривайся; и помни пословицу: береги платье снову, а честь смолоду».

Героям «Капитанской дочки» этого наследства хватило, чтобы Петру Андреевичу жениться на Марье Ивановне и потомству их жить счастливо в Симбирской губернии, передавая из поколения в поколе¬ние письмо Екатерины II, содержащее оправдание Петра Андреевича и похвалы уму и сердцу дочери капитана Миронова.

А вот поколению правнуков, судя по роману Тургенева, завет сей что-то не очень пришелся ко двору. И для сына Николая Кирсанова Аркадия, как можно видеть, базаровский нигилизм куда притягательнее чести смолоду. «Это все романтизм, чепуха, гниль, художество», - безапелляционно определит Базаров, когда разговор зайдет о воспитании. И небрежно, как это он часто делал, произнесет одну из своих знаменитых афористичных фраз: «Всякий человек сам себя воспитать должен - ну хоть как я, например...»

Будучи представителем нового поколения и выразителем новых взглядов, Базаров решительно отвергает саму возможность заслуг и пользы устаревших, не возрастом, а образом мыслей, людей «старого века», вроде Николая и Павла Кирсановых. Для него слушать «отцов», понимать их, ценить, принимать во внимание их опыт, даже обращать на них хоть какое-то внимание - занятие пустое и никчемное. «Пойдем лучше смотреть жука», - скажет Базаров, и Аркадий покорно отправится вслед за ним.

«В принсипы не верит, а в лягушек верит», - заметил Павел Петрович, имея в виду Базарова. Мне кажется, он все же ошибался. Люди наподобие Базарова не верят ни в принципы, ни в лягушек. Они верят исключительно в себя, в собственные идеи и принципы, установленные ими самими.

Базаров, даром что лекарский сын, из тех, для кого великая история начинается исключительно и непосредственно с них. В этом он, к со¬жалению, не одинок. И когда в звуке его голоса учтивому Павлу Петровичу слышится что-то грубое, почти дерзкое, то грубость и дерзость вполне соответствуют сути нового, революционного принципа-лозунга, впоследствии названного большевистским: «Кто не с нами, тот против нас». С Базаровых ведь и впрямь начиналась революционная эпоха. Просто Кирсановы об этом еще не догадывались.

Очевидно резкое различие этих трех героев во внешнем облике, одежде, прическах, манере поведения. Ухоженный и благоухающий Павел Петрович, добрый и романтический Николай Петрович - они несовместимы с равнодушным к своей внешности, грубоватым и бесцеремонным демократом Базаровым. Их взаимная антипатия еще больше усиливается под влиянием горячих, непримиримых споров, открываю¬щих их отношение к общественному строю, к религии, к народу, к путям переустройства мира, к роли искусства.

Павел Петрович вынужден признать, что в обществе не все в по¬рядке. Но Базаров не желает размениваться на мелочи, если прогнили основы. «Исправьте общество» - только в этом он видит пользу.






Узнав от племянника, что они с Базаровым все отрицающие нигилисты, не уважающие ничьи интересы и авторитеты, Павел Петрович с негодованием восклицает: «Нам дорога цивилизация. Нам дороги ее плоды...» В этих словах главный предмет спора между «отцами» и «детьми». Но в отличие от сидящих сложа руки аристократов нигилисты не склонны заниматься пустыми разговорами. Потому-то так дрогнул Павел Петрович, что поверил в реальность их намерения «действовать, ломать».

Павел Петрович умиляется стариной, патриархальностью. А База¬ров не желает мириться с грубейшим суеверием, которое «душит страну», в нем нет никакой сентиментальности или идеализации мужика, свойственных Кирсановым.

Нельзя сказать, что два брата одинаковы во всем. Достаточно вслушаться в споры, в которых сталкиваются эстетические позиции Базарова и Кирсановых. Николай Петрович любит и знает литературу и музыку, Павел Петрович равнодушен к искусству, ну а Базаров полагает, что читать Пушкина «никуда не годится», «пора бросать эту ерунду», что играть на виолончели мужчине «смешно», что порядочный химик в двенадцать раз полезнее всякого поэта.
Различно у героев романа и отношение к природе. Здесь против Базарова выступает еще и Аркадий. Это ему говорит Базаров: «И природа-пустяки в том значении, в каком ты ее понимаешь. Природа не храм, а мастерская, и человек в ней работник».

Любовь к Анне Сергеевне Одинцовой показывает, что душа Базарова бурлит от неиспользованных возможностей и неизведанных чувств. В истории же Павла Петровича любовь, ради которой он бросил все, зачеркнул свою карьеру, все-таки вытеснила из жизни все силы и при¬вела к духовной гибели этого по-своему хорошего человека.

Базаров сравнивает Николая Петровича с божьей коровкой. И впрямь у него много общего с этим спокойным и безвредным существом, которое, как известно, высоко не летает.
Безусловно, многое из того, за что ратуют Кирсановы, не вызывает симпатий. Но точно так же многое из присущего Базарову не может не отталкивать от него. И хотя сам Тургенев считал, что дуэль между Базаровым и Павлом Петровичем показывает комизм и пустоту элегантно- дворянского рыцарства, то есть выставляет смешным Кирсанова, мне представляется, что в данном случае не менее смешон и «великий революционер» Базаров.
Таким образом, в романе «Отцы и дети» Тургенев показал идейную борьбу двух поколений. Но вдумываясь в ее изображение писателем, задаешься вопросом: не отсюда ли распространенная жизненная крайность отечественной истории, когда по одну сторону непременно отсталые, косные «отцы», а по другую - прогрессивные «дети», готовые обличать и разрушать, но не строить?

Прогресс, безусловно, дело хорошее. Если, конечно, он в равной мере служит и «отцам» и «детям», и старым и новым. Только в российской истории он почему-то разводит их по разные стороны баррикады. И в глазах «отцов» «дети» оказываются всенепременно карбонариями и не желают «учиться, на старших глядя». В глазах же «детей» их далеко не всегда даже седые «отцы», как ни грустно видеть и слышать, «что старее, то хуже». Как изволил выразиться Чацкий:
За древностию лет К свободной жизни их вражда непримирима. Сужденья черпают из забытых газет Времен Очаковских и покоренья Крыма; Всегда готовые к журьбе, Поют все песнь одну и ту же...
Ну чему и у кого тут учиться?

Кстати, вопрос этот позволяет по-новому услышать давно и хорошо всем знакомую фразу: «Дым Отечества нам сладок и приятен». Нет, я прекрасно понимаю традиционный ее смысл, но почему-то улавливаю и иной: и «отцам», и «детям» от богатого Отечества достается один дым.

Обращение к «Горю от ума» не может не напомнить мне слова писателя Гончарова: «Каждое дело, требующее обновления, вызывает тень Чацкого» - и людям «никуда не уйти от двух главных мотивов борьбы: от совета "учиться, на старших глядя", с одной стороны, и от жажды стремиться от рутины к "свободной жизни" вперед и вперед - с другой».

В России что в XIX, что в XXI веке мы наблюдаем одно и то же - борьбу, но никак не поиск компромиссов и единства. Виновны, судя по всему, и «отцы», и «дети», хотя первые со времен Павла Петровича и Николая Петровича Кирсановых (и даже раньше) все же больше, хотя бы из-за того, что они старше.